Уважаемые коллеги! Представляем вашему вниманию рецензию магистранта исторического факультета МГУ Д. Мищаненко на монографию Роберта Дарнтона «Цензоры за работой. Как государство формирует литературу».
Слово «цензура» является транслитерацией латинского термина, который можно перевести как «суждение» или «оценка». В обычной и повседневной практике люди используют его, когда речь идет об ограничениях со стороны государства или религиозных властей. Очерчивая круг недозволенного, власти часто диктуют и то, о чем следует говорить и как именно это делать. Фактически цензура — это институциональная практика, она исходит от власти, но часто не сводится к формальным правилам. А возможно ли посмотреть на неё изнутри? Как выглядит интеллектуальный и литературный процесс со стороны государства? Может ли историк изучить механизм работы цензоров? На эти вопросы постарался ответить американский учёный Роберт Дарнтон в своей книге «Цензоры за работой. Как государство формирует литературу»[1].
Прежде чем обратиться к самой книге, необходимо начать с небольшой информации об авторе. Роберт Дарнтон родился 10 мая 1939 года в Нью-Йорке в семье журналистов. Окончил Гарвардский университет (1960), получил степень PhD по истории в Оксфорде (1964). Работал репортёром в газете The New York Times (1964—1965). С 1968 года в Принстоне, с 2007 года почётный профессор. Возглавлял библиотеку Гарвардского университета (с 2007 года по 2016 год). Он является специалистом по истории Франции XVIII века, пионером в области истории книжной культуры. За всё время своих научных изысканий Дарнтон опубликовал 18 книг, из которых 13 посвящено французской книжной культуре XVIII- первой половины XIX веков. Хотя исследователь начинал свой научный путь в областях интеллектуальной и культурной истории на примере месмеризма[2], в дальнейшем основным объектом его исследований стала книжная культура, через которую проявлялась культурная и социальная история французского общества[3].
«Цензоры за работой» ‒ это увлекательное исследование о том, как в разных обстоятельствах и в разные времена работала цензура. В центре внимания автора три далеких друг от друга сюжета ‒ роялистская монархическая Франция XVIII века, колониальная Индия XIX – начал XX века и Восточная Германия в 1970‒1980-х годах. Автор называет их «наглядными авторитарными режимами», но эта наглядность возникает из личного опыта Дарнтона. Ему удалось поработать с материалами библиотеки Бастилии и Национальной библиотеки Франции, где исследователь нашёл множество материалов о королевской цензуре при Людовике XV. Затем благодаря стипендии Берлинского научного колледжа он побывал в Германии в 1989-1990 и 1993-1994 годах, где смог познакомиться с цензорами из Восточной Германии, а также изучить архив Партии Демократического Социализма (наследницы Социалистической Единой Партии Германии после распада ГДР) по счастливой случайности открытый в единой Германии. А дальше Грэкхем Шоу, заведующий собранием книг и документов Министерства по делам Индии в Британской библиотеке, позволил Дарнтону изучить архивы Индийской гражданской службы.
Почему Дарнтон решил писать о цензуре? В предисловии историк говорит об одной из угроз цифрового века – вмешательство государств в личную жизнь граждан. Цитата: «На заре интернета киберпространство казалось открытым и свободным. Теперь в нём чертят границы, ведут бои и возводят стены. Люди, жаждущие свободы, надеялись, что электронные коммуникации обойдутся без ограничений, но эти ожидания были наивны. Великая китайская стена сетевой защиты и неограниченная слежка со стороны агентства национальной безопасноcти доказывают, что власти ставят свои интересы выше интересов простых людей.» (с.7) Из этого автор формулирует работы: «Чтобы до некоторой степени понять текущую ситуацию, мы должны изучить все попытки государства контролировать средства коммуникации.» (Там же.)
Что интересно, в начале своей работы Дарнтон не даёт определения слова цензура. Он пишет, что мы изучим практики цензоров по ходу прочтения исследования и поймём в целом, что такое цензура. Доказывая свою позицию, исследователь обращается к двум историографическим подходам изучения цензуры. Первый – история борьбы за свободу высказываний против государственной и церковной власти. Его Дарнтон критикует, он пишет: «Этот подход противопоставляет детей света детям тьмы и апеллирует ко всем защитникам демократии.» (с.12) Согласно ему, свобода слова превратилась в «светскую религию», поэтому при таком подходе исследование в большей степени принимает вид оценочного суждения. Если свобода – это наивысшая ценность, то любое ограничение свободы – это самый страшный кошмар. Второго же подхода – этнографического или антропологического – придерживается сам автор. Он подразумевает описание всех запретов, касающихся распространения информации. Таким образом, историк включает взгляд стороннего наблюдателя и пытается передать безоценочно позиции как цензора, так и пострадавшего от цензуры (а ведь это не всегда автор того или иного текста, пострадавшем мог стать распространитель книг, актёр, книгоиздатель). Чем-то этот подход напоминает микроисторию или историю повседневности, и все же Дарнтон утверждает, что его подход – исключительно этнографический.
Стиль работы научный, но автор стремится оформить его в научно-популярной риторике. Дарнтон использует академический язык, а также придерживается строго научного аппарата исследования, однако не заостряет внимания читателя ни на критике источников, ни на последовательном обзоре литературы. Исследователь не стремится отяжелять текст, таким образом сохраняя его доступность.
Теперь подробнее о самой цензуре. Автор приводит три обстоятельные главы о королевской цензуре во Франции, о решениях Индийской гражданской службы и об отношениях в Восточной Германии Главной администрации печати и торговли книгами (фактическим институтом цензуры) с партийными чиновниками, редакторами издательств и авторами книг. Каждая глава книги в своей мере меняет представление о цензуре, показывая это явление всё более многообразным. Важной особенностью итога исследования становится своего рода «обманка» читателя – автор не даёт определения цензуре и призывает оставить попытки его сформулировать: «Что такое цензура? Вопрос оправдан, но относится к категории смысловых ловушек – неправильно заданным вопросам, наталкивающими на поиск ответов в неверном направлении. Если цензуре дать слишком чёткое определение, её можно воспринять как самостоятельное явление, которое везде даёт о себе знать одинаково, несмотря на контекст. В этом случае перед историком возникает искушение рассматривать её как вещь в себе и пытаться вычленить её и отследить внутри в рамках общей политики, как путь радиоактивного изотопа по кровеносным сосудам.» (с.242)
Другие выводы историка не менее интересны. Так, Дарнтон разрушает привычное представление о цензуре: «В одном из самых знаковых исследований цензуры Лео Штраус, выдающийся философ и исследователь литературы, заявил, что цензоры по природе своей глупы, потому что не обладают способностью замечать тайные сообщения, скрытые между строк спорного текста. Исследования, проведенные для этой книги показывают обратное.» (с.244)
Также историк пишет, что цензоры не только обращали внимание на все нюансы скрытого смысла, они учитывали и то, как напечатанный текст мог влиять на общество. Немало важен и следующий вывод автора – цензура могла быть позитивной: апробации французский цензоров подтверждали отличное качество книги, данные из каталогов индийской гражданской службы походили на современные рецензии и нередко высоко оценивали обозреваемые произведения. Как показывает Дарнтон, цензура чем-то напоминала профессиональную редактуру в свободных обществах. Цензура также приводила к сотрудничеству между авторами и цензорами, которое нередко оказывается ближе, чем отношения между автором и редактором. Взаимодействие между автором и цензором осуществлялось через переговоры, согласие достигалось только через компромисс. В авторитарных системах авторы понимали, что живут в реальном мире, где представители власти имеют возможность контролировать и запрещать любые публикации. Но писатели не были беспомощными жертвами, некоторые даже имели возможность диктовать свои условия, и всё же главным цензором, по мнению Дарнтона, был сам автор. Таким образом, исходя из проведенного исследования, мы видим, что самоцензура в авторитарных режимах побеждала.
Дарнтон также замечает, что авторы и цензоры разделяли взгляды на литературу, которую вместе создавали. Ведь характер литературы определялся окружающей культурной средой, а кроме того экономикой – потому цензоры часто готовы были идти на уступки, чтобы не упустить экономическую выгоду.
С другой стороны, в своих выводах Дарнтон полон противоречий. Утверждая, что цензура представляет из себя совокупность социальных взаимодействий между автором, издателем, цензором и государством, автор наводит на мысль о том, что мы сами должны составить своё «определение». И после приведения характеристик цензуры исследователь вдруг пишет, что определение всё равно должно быть, иначе отсутствие дефиниции обесценивает опыт тех людей, которые от неё пострадали. Но в понятие цензуры включать всё подряд нельзя, оно лишается значение. Цензура, по мнению Дарнтона, всегда связана с политикой, и ею распоряжается государство. И это уже пример непоследовательности в выводах.
Также возникает вопрос касаемо репрезентации цензуры через материалы разных стран. Так как автор касается только тех стран, с чьими архивами ему удалось поработать, то насколько точно мы можем говорить о единых механизмах и практиках цензуры в отрыве от контекста? Особенно это противоречие видно в главе про Индию. Говоря про Францию и Германию Дарнтон проходит весь путь от создания произведений до их реализации через цензуру. Мы видим, что цензоры поступают подобным образом, и возникает ощущение, что формируется определённая система.
Тогда как на индийском материале мы наблюдаем только каталогизацию бенгальских произведений в Калькутте, частные судебные разбирательства о подстрекательстве к бунту через литературу и взаимоотношения между колониальной администрацией и метрополией. Отсутствует полный путь литературного произведения, проходящего через цензуру от создания к публикации. Цензуры в Индии в XIX веке официально не существует, как и на территории всей Британской империи, но есть её карательная характеристика после публикации. Писатели, бродячие театральные труппы и панчали (местные ваганты или скоморохи) подвергаются судебным преследованиям на основании анализа их текстов. Автор хочет донести мысль, что цензурой может являться любое ограничение свободы слова со стороны государства по отношению к индивиду. Но тогда системный подход, выраженный в последовательном описании практик цензоров во Франции и ГДР, упирается в этнографический подход, заявленный автором.
Подводя итоги, хочется отметить, что книга Роберта Дарнтона «Цензоры за работой. Как государство формирует литературу» является прекрасным образцом этнографического подхода в изучении такого общественно-политического явления, как цензуры. Стройное и логичное повествование формирует новое представление о социальных связях между писателями, издателями и цензорами. Автор разрушает общественные конструкты и образы, раскрывая подноготную книжного рынка в авторитарных странах. И хотя глава про британскую Индию выпадает из общего хода размышлений автора, она дополняет образ легальной цензуры в демократических обществах. Книга увлекательна, и поэтому может найти отклик среди профессиональных историков и заинтересованных читателей в самых широких кругах нашего общества.
[1] Дарнтон Р. Цензоры за работой. Как государство формирует литературу. М.: Новое литературное обозрение, 2022.
[2] Darnton R. Mesmerism and the End of the Enlightenment in France. Cambridge, MA: Harvard University Press., 1968. Переведена на русский язык. Дарнтон Р. Месмеризм и конец эпохи Просвещения во Франции. М.: Новое литературное обозрение, 2021.
[3] На русский язык переведут 5 книг Роберта Дарнтона, помимо «Месмеризм» и «Цензоры за работой». Дарнтон Р. Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры. М.: Новое литературное обозрение, 2002. Дарнтон Р. Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века. М.: Новое литературное обозрение, 2016. Дарнтон Р. Литературный Тур де Франс: мир книг накануне Французской революции., М.: Новое литературное обозрение, 2022.
Добавить комментарий